ПУТИ-ДОРОГИ СТРАНЫ «ЛИМОНИИ»

ГЛАВА 4
УХТА И ОШЕЛОМЛЯЮЩИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Город Ухта произвёл на меня весьма странное и противоречивое впечатление: дома кирпичные, в основном, четырёхэтажные, ули­цы песчаные — пройдет грузовая машина и густое облако пыли от колес, поднимаясь в воздух, заполняло все вокруг так, что забивало уши и ноздри. На зубах начинал скрипеть песок. Чтобы что-либо увидеть, надо было остановиться, подождать, пока уляжется пыль, и только после этого можно бы­ло продолжать движение. Тяжело в таких условиях — в деревне копыта лошадей не поднимают столько пыли. Грязи, правда, после дождя с избытком бывает. Но и жизнь в деревне в целом при­ятнее. 

Из приятных заоблачных воспоминаний меня вернула в грешный мир следующая картина: из-за поворота вдруг, сопровождаемая грозным лаем собак, появилась колонна идущих строем по четыре человека в ряду людей, одетых в чёрные штаны и куртки. Впереди и сзади колонны, а также по бокам, шли с собаками солдаты, вооруженные автоматами. Это вели заключенных, в основном политических (как узнал впоследствии), труд которых использовали в городе на строительных работах. Двигались они, понурив головы, лица, как маски, не выражали эмоций. Только молодые солдаты охраны гордо шагали, с трудом удерживая на привязи злющих собак, с морд которых во все стороны летела белыми хлопьями слюна.

Увиденная картина произвела удручающе жуткое впечатление. В голове сразу возникли сравнения, почерпнутые из книг про фашистские порядки в концлагерях. Люди в рядах шли уставшие, у всех на робах с левой стороны груди, а также на коленях, пришиты белые лоскуты с номерами, нарисованными черной краской. Увиденная картина казалась миражом, залетевшим сюда из другого мира.

Возникшее впечатление исчезло в последующих мытарствах в санпропускнике. Там у нас, нескольких ребят, приехавших по­ступать в техникум, потребовали снять всю одежду и сдать приемщику, навесив её на металлические кольца. Приёмщик, не внушающий доверия человек, побросал сданные ему кольца с одеждой в длинную металлическую трубу, называемую жаровней, а нас, голых, погнал мыться в душевое отделение. После мытья мы получили нашу прожаренную для борьбы с насекомым одежду: жар не предоставлял насекомым никаких шансов на жизнь. Довольные от принятых процедур, мы вернулись в общежитие, где получили постельное бельё. Меня дежурная дама поселила в комнате на первом этаже, где уже сидели на кроватях пять таких «гавриков», как я.

Погода стояла отменная: солнечная, без дождей. Первый экзамен сдавали по конституции СССР. Его я сдал на отлично. Экзамен принимал сам директор техникума с четырьмя звёз­дочками на погонах в звании капитана МВД. В МВД зва­ния шли на разряд выше армейских: наш капитан равен был по­левому майору Ми­нистерства Обороны. В промежутке между экзаменами ходили купаться на речку Чибью. Речушка эта была похожа на нашу речку в деревне — такая же с мелкими омутистыми участками, в которых мы плескались, подобно ля­гу­шатам.

Денег для нормального питания практически не оставалось. Поразмыслив, ничего путного не придумал и купил брусок коричневой соленой трески, сахар, пачку чаю, который не пригодился, поскольку пили сырую воду. Богатство такое служило мне завтраком и ужином. На обед иногда ходили в дешёвую рабочую столовую, стоявшую на берегу реки у переходного  висячего мостка, где брали только первое блюдо — макаронный суп. Официантка в красивом переднике с вышитой розой на груди с сочувствием и жалостью смотрела на нас. Ребята изредка баловались: не дохлебав до конца суп, бросали в тарелку пойманного заранее таракана (тараканы в изобилии плодились в общежитии) и с криком неподдельного ужаса поднимали шум. Официантка довольно быстро, принимая всерьёз происшедшее, приносила новую тарелку супа. Признаю, такие случаи могли позволить только очень голодные ребята, а их среди нас было большинство. Наверное, она догадывалась, что беспокойные посетители ее столовой — будущие нефтяники и газовики. 

Как правило, уходящий из общежития последним сдавал ключ дежурному у выхода. Это вызывало некоторые затруднения при входе: надо было предъявлять дежурному справку о проживании и выполнять ряд других формальностей. По детской прямолинейности приняли решение держать двери закрытыми на ключ с внутренней стороны, а входить и выходить в окно через форточку — благо, проживали на первом этаже. 

Следующий экзамен был по математике. Готовился я к нему в городском парке, который представлял собой площадь на песчаном грунте. Она была засажена молодыми берёзками, сосёнками, кустарником и огорожена забором с монументальными входными воротами. Лёжа на песке, сняв рубашку, штудировал алгебру. Всё было легко, но на тождествах застопорился. Как ни старался понять, смысл от меня ускользал. Плюнул на эти тождества и к вечеру завершил подготовку, считая себя вполне готовым вступить в сражение и взять штурмом вступительную преграду. 

Одежда моя на вид была весьма экстравагантная: чёрного цвета отцовские суконные галифе с тесёмками для завязки штанин внизу, рубашка непонятного цвета, сшитая деревенской портнихой, лёгкие полуботинки и пиджак из тёмного ма­те­риала, сшитый той же рукой из материала, которым меня поощрили за успешное окончание семилетки. Пиджак днём я старался не но­сить. До сих пор удивляюсь тому, что никто не пытался подшучивать надо мной, хотя ребята были одеты по сравнению со мной значительно приличнее. 

На экзаменах по алгебре попал билет с вопросом, требовавшим объяснить тождества. Как говорится, переплыл море, да в луже утонул. Принимал экзамен в форме аспиранта горного института молодой человек, который мой ответ оценил так: «Кашу, перемешав с кашей, получишь кашу». В результате я получил неудовлетворительную оценку. К остальным вопросам билета аспирант потерял интерес. Удручённый результатами эк­за­мена, я пошел в общежитие. Как обычно, подойдя к окну нашей комнаты, полез на подоконник и уже влез с головой в форточку, как вдруг кто-то стал дергать меня за штанину. К моему неописуемому ужасу внизу стоял комендант общежития. Он, красный от негодования, кричал, брызгая слюной, схватил меня за шкирку (воротник рубашки) и потащил в техникум к ди­ректору, где требовал немедленного моего выселения из общежития и отстранения от дальнейшего участия в экзаменах. 

Директор, капитан МВД, которому я сдавал экзамен по кон­ституции СССР, с сочувствием в голосе несколько раз пы­тался  выяснить у меня причину столь необычного вхождения в комнату общежития, но я не мог промолвить или выжать из себя ни одного слова в своё оправдание. Молчал, как белорусский партизан, попавший в плен к немцам. Чувствовал, что вызываю определенную досаду, но ничего с собой поделать не мог — ока­зал­ся совершенно неподготовленным защищаться. Вышел из кабинета директора, понурив голову. Получив в канцелярии свои документы, вернулся в общежитие и сдал постельные принадлежности. 

Не достигнув цели и оставшись без средств к существованию, стоял я в своих «крутых» галифе у подъезда общежития и ду­мал о том, как быть дальше, куда податься, чем заняться. На глаза попалась афиша с информацией о курсах водителей автомашин на станции Ижма (нынче город Сосногорск). Не­мед­ленно пришла идея попытать счастья и поступить в это ФЗО (так называемое учебное заведение — фабрично заводское обучение со сроком обучения шесть месяцев), хорошо, что не надо сдавать экзамены. Но не тут-то было. В канцелярии ФЗО мне дали поворот от ворот: «Мы принимаем с семнадцати лет, вы даже не имеете паспорта, молодой человек. Вам еще нет 16-ти, езжайте домой и продолжайте учебу в школе». 

После такого напутствия мне ничего не оставалось, как вернуться в Ухту на поиски тёти Ксении, не так давно переехавшей в Ухту из Кослана. Два года тому назад она демобилизовалась из армии, почти всю войну прослужив на северном флоте у Мур­манска. 

Решил её найти. Адрес был записан в школьной тетрадке. Не зная города, с трудом нашёл дом. Увидев меня такого разэтакого она обрадовалась, но, узнав о моих мытарствах, сильно огорчилась и посоветовала: «Успокойся, жизнь еще не потеряна, вернёшься домой, пойдёшь в восьмой класс, окончишь среднюю школу, а там видно будет, какую тропу жизни выбрать. Жизнь, Морис, штука непредсказуемая: не знаешь, откуда ждать удара, чтобы мягче его принять».

А мне её совет, как ножом по сердцу. Он у меня вызвал мощ­ный шквал внутреннего негодования и неприязни к себе. Как же так? Не сдал экзамен! Стоило ли после этого ехать за семь вёрст киселя хлебать? Как будет стыдно смотреть знакомым в глаза: учился неплохо, а тут так оплошать — провалить экзамен! Это же позор на всю деревню, на весь мир. В негодовании я весь ки­пел от охватившего меня чувства бессилия в невозможнос­ти что-либо изменить. 

— У тебя деньги, Морис, остались на обратную дорогу? — как бы между прочим поинтересовалась тетя Ксения.

— Какие деньги? — со слезами на глазах выдавил из себя. — Вот хвост от соленой трески ещё сохранился, это всё, что у меня есть.

— Не богато... Ладно, не падай духом. Что-нибудь сообразим, держи выше голову — это ещё цветочки, ягодки, племянничек, будут впереди. Жизнь прожить — не поле перейти. Жизнь, как я тебе только что сказала, штука серьёзная, только успевай подставлять спину, принимая удары судьбы, — поддержала она меня, похлопывая по моим щупленьким плечам. 

Тётя накормила меня обедом, собрала в дорогу котомку с едой: хлеб, сахар, баночку масла, соль, пару круто сваренных яиц и выдала из своих скудных средств 100 рублей денег.

Copyright © 2022 Вурдов Морисович Николаевич

Лимония