ПУТИ-ДОРОГИ СТРАНЫ «ЛИМОНИИ»

ГЛАВА 19
НАШ КУМИР

Сын председателя колхоза Борис был старше нас на четыре го­да и довольно даровит для своего возраста. В условиях отсут­с­твия осветительных средств он рисовал углём картинки на ку­сочках стекла и умудрялся с помощью керосиновой лампы прое­цировать изображение на простыню, подвешенную на стене ко­мнаты. Особенно нам нравились эпизоды воздушных боёв, где всегда наши лётчики побеждали фашистских, и немецкие са­молёты горели, как «шведы под Полтавой» под наши громкие кри­ки радости.

Его мать председательствовала недолго — дела колхозные в го­ру не «пошли», наоборот, скатились дальше некуда, и её от ко­ман­дования колхозом отстранили. Вскоре она вышла замуж за ко­миссованного от военной службы мужика из рыбной деревни Кривушево. Так её руководство колхозом бесславно и заверши­лось. Борис отказался ехать с ней в другую деревню. Он убежал в лес и не показывался в деревне до тех пор, пока мать не уплыла со своим новоиспеченным мужем на лодке. Сидя на скло­не горы у зарослей черёмухи, разросшейся на уклоне холма, он наблюдал за отплытием мамы. Как только лодка матери от­чалила от берега, Борис спокойно спустился в дом. Однако прожить долго одному мать ему не позволила и, довольно шустро оформив документы, по организованному набору отправила нашего кумира в ремесленное училище в Сыктывкар, где его сле­ды затерялись.

Борис был большим шутником, хотя последствия своих шуток не всегда мог спрогнозировать. Так, однажды он принёс не­ис­пользованный патрон от малокалиберной винтовки (мы по­ду­мали, что, возможно, выменял у сверстника Семь Öн Ваня  — тот пользовался отцовской малокалиберной винтовкой) и пред­ло­жил произвести выстрел при помощи нагревания зажжённой лу­чиной. Патрон положили на металлический отвод в стене ко­ридора, зажгли лучину и приступили к нагреву конца патрона огнём.

«Высокая» честь произвести эту процедуру была предложена мне. Гордый от оказанного доверия, я взялся за исполнение с бо­ль­шим чувством удовлетворения. Была зима. На мне была на­дета толстая мохнатая шапка из собачьего меха. Наконец, в ре­зультате нагрева порох, находивший в патроне, который был рас­положен на уровне моей головы, взорвался. От удара патрона по голове, прикрытой шапкой, я на мгновение потерял чувство ре­альности: кто-то из ребят удержал меня на ногах и не дал упасть на пол коридора. Придя в сознание, я начал ощупывать го­лову поверх шапки и обнаружил, что в шапке на собачьем меху на уровне виска застрял горячий патрон. Страшно даже представить, что было бы, если бы я был без шапки!

В дальнейшем патроны от нормальных охотничьих ружей, кото­рые застревали в стволе ружья, мы взрывали в банях во время топ­ки печи. Взрыв особых разрушений печи не наносил: мы сами находились за пределами бани и успевали после взрыва по­гасить разбросанные угли и собрать камни в печь.

Как обычно, зимой после школьных занятий несколько таких маль­чишек собирались друг у друга. Некоторые родители принимали нас не очень приветливо. К таким мы старались не ходить, поэтому детей из таких семей мы сами «отваживали» и они в наших сборах не принимали участия.

Дед Софрон из белой жести изготавливал для ребятишек свистульки в обмен на хлеб. Домашний хлеб, у кого была такая воз­можность, тайком уносили из дома. Дед Софрон, увидев на­ши откупные, при нас приступал к изготовлению свистулек, си­дя на печи. При этом он всегда рассказывал забавные случаи из жизни: «Я в молодости был крепким парнем, не вам чета. По­мню, был на валке леса (лесоповале). Работали бригадой, где вместе с нами трудились и незамужние девчата. Ух, как мне нра­вилась одна, веселая, разбитная. Я к ней и так, и этак. А она близко меня к себе не подпускала. В лесной избушке спали все вместе на полу. Как-то раз я оказался с ней рядом и начал при­ставать, домогаться. Она отвела мою руку от себя и говорит: «Софрон не лезь. Не позволю, а если тебе невмоготу, то только че­рез рубашку (нательные рубахи носили из домотканого материала, трусиков там разных девчата не имели)». — Мне этого толь­ко и надо было — обработал её через рубаху, осталась до­вольна».

Мы, развесив уши, с исключительным интересом слушали любовные похождения деда Софрона и, получив на руки свистульки, с огромной радостью убегали на улицу, свистя и радуясь из­даваемым звукам свистулек.

Любили мы сидеть зимними вечерами на печи и слушать раз­ные байки от бабы Агриппины. Баба Агриппина ходила по род­ственникам: нянчила детей и вязала шерстяные носки детям тех, кто приглашал её нянчиться. Так однажды она, долго с улыбкой разглядывая меня, сидящего напротив, сказала: «Вот твой дед (она имела ввиду моего большого отца Ассекрита), Мо­рис, был большой бабник и не пропускал ни одной юбки. Как-то весной, в апреле месяце, мы везли на санях сено. Погода бы­ла относительно тёплая. Он перебрался на мой воз и стал при­ставать. Я ему сказала, что мне не жалко, но ведь ты, Ас­сек­рит, не успеем приехать, как сразу всем расскажешь. Не да­ла, хотя он обиделся. Мы по пути доехали до места, где кто-то ус­та­новил короба для сбора берёзового сока. Мы выпили сок и он, прохвост, в эти короба помочился. Вот такой он шалун, прости меня, Господи».

Copyright © 2022 Вурдов Морисович Николаевич

Лимония