ПУТИ-ДОРОГИ СТРАНЫ «ЛИМОНИИ»

ГЛАВА 14
ГОЛОД

На следующий день один из жителей деревни Кривушево, на­хо­див­шийся в Глотове проездом, принёс весть о победе. Там это долгожданное для всего народа известие своевременно получили по телефону из райцентра, а передать его в Кучмозерье было не­чем: радио и телефон отсутствовали, соответственно, деревни, рас­по­ложенные дальше от нас, получили весть о победе ещё поз­же. 

С победой в это лето продолжился жесточайший голод в деревне, который несколько смягчился ближе к осени, когда поспела картошка. Сначала войны в массовом количестве стали судить и сажать в лагеря женщин-матерей, уносивших колоски зёрен с полей, а их детей отсылали в детские дома. Так, прибывший после войны Василий Софронович Доронин, искалеченный войной, не нашёл дома ни детей, ни жены. Ей с подругой, Сергей Анной, дали по пять лет лагерей. Она, Вань Наста, и ее подруга, Сергей Анна, приплыли в Глотово на лодке — привезли колхозное молоко для сдачи на молокозавод. Рядом с ними к берегу причалила бригада рыбаков, оставив без присмотра лодки с рыбой на берегу до организации сдачи потребителю. Вань Наста, не выдержав искушения, предложила взять несколько рыбин у рыбаков из лодки. Но Сергей Анна отказалась от столь заманчивой экспроприации чужого улова. Тогда Вань Наста решительно подошла к лодке рыбаков, накидала в подол платья несколько рыб, сколько сочла необходимым взять, и прихватила в придачу трехлитровую кастрюлю, сыгравшую главную роль и улику в последующем. 

Хотя Сергей Анна не принимала участия в воровстве, ее взяли как соучастницу. Рыбаки простили бы утерю нескольких рыбин, но не простили утери эмалированной трехлитровой кастрюли (про­мышленность кастрюль подобного рода в войну не выпускала — всё шло на разгром врага), и обе женщины «загремели под фанфары». Как многодетная, Вань Наста освободилась, как бы сейчас определили, условно досрочно, а Сергей Анна «от­служила» весь положенный срок, хотя дома оставалась мало­лет­няя дочь. Ей отказали в приёме в детдом — тётя отвозила её в Кослан, но привезла обратно домой в связи с отсутствием в дет­доме свободных мест. Девочка пять лет воспитывалась у тё­ти — сестры отца, погибшего в войну. Матери не дали досрочно­го освобождения, несмотря на то, что у нее на иждивении был ма­ло­летний ребенок — количество детей оказалось недостаточным для возможности получения досрочного освобождения.

Пока жена оправдывала свое содержание в местах не столь от­­да­ленных, Василий Софронович (Сöпрöн Вась) женился: но­вая жена родила дочь и сына, но вскоре прежняя жена, вер­нулась из лагерей. Старая подруга оказалась лучше «но­вой», возвратили из детдома детей и Сöпрöн Вась стал неофициальным многоженцем. До своей кончины от скудости жизни помогал новой жене с детьми чем Бог пошлёт: то рыбкой после рыбалки, то ещё чем. 

Посреди нашей деревни у моста установили сорокаведерный чугунный котёл. В котле раз в сутки варили мучную похлёбку и вы­да­вали черпаком по количеству ртов в семье определённое ко­личество мучной баланды. Мы садились за стол, баланду наливали в общую миску и быстро опустошали. 

В один из таких дней к нам зашёл деревенский юморист Лев Сем Öн Вань, который зимними днями в спичечной коробке «раз­во­зил» «своих» домашних тараканов по чужим домам, хозяева ко­торых успели избавиться от них, выморозив зимой избу. Та­ким способом он препятствовал тотальному истреблению та­ра­ка­нов, давая им возможность сохранить и приумножить свой та­ра­каний род. Ваня предложил своего рода «ноу-хау» — чтобы всем доставалось равное количество баланды, надо, пока са­мый «старший» из нас хлебал свою часть баланды, держать лож­ки ровно посередине миски, как бы отделяя свои порции от его порции. Однако мы слишком поздно заметили подвох, на­ши ложки не сдерживали жидкую баланду и «старший» (млад­ший брат отца) половину баланды, предназначенной на чет­верых, успел съесть. А мы, как были, так и остались по­лу­голодными.  «Старший» — это Михаил, который недавно при­был после лечения из госпиталя: под Ростовом, в первом бою, ему шальная пуля пробила локоть правой руки, повредив кость. После лечения Михаила комиссовали. Он вёл себя с род­ст­венниками нагло и нахально, хамил так, что его мать (наша бабушка) часто, обращаясь к Богу, в сердцах говорила: «О, Гос­поди, почему ты его оставил в живых, лучше бы ты оставил в живых Николая, а его бы забрал к себе». К бабушке Бог не прислушивался, оставаясь глухим. Она, уложив нас в по­с­тель, перед сном читала молитвы, стараясь привлечь и меня к учас­тию в этих мероприятиях, но, не обладая большой силой воли и не видя результатов, прекратила дальнейшее обучение ре­лигиозным основам — эта тема постепенно угасла. Последнего по­па арестовали в год моего рождения, его расстреляли, как и наших двух кулаков. Советская власть решительно избавлялась от инакомыслящих, работающих и независимых людей. В от­кры­тую деревенские не смели показывать свою религиозность, ес­ли что-то и делалось, то очень тихо и скрытно — подальше от люд­ских глаз. 

Copyright © 2022 Вурдов Морисович Николаевич

Лимония